„Синий цвет, со всей символической нагрузкой, накоплённой в контексте поэзии, способен возбуждать в памяти, как настоящий сигнал, те образы, откуда происходят значимости, дополняющие друг друга от текста к тексту”* - отмечает Анета Добре. „Синее счастье” - это формулировка посредством которой образы прошлого присутствуют в душе поэта. Светлые годы детства, пройденные под знаком этого „синего счастья”, продолжают существовать в его творчестве и как стремление найти внутренее равновесие и спасение из ловушек осени жизни. Синий цвет лунных вечеров приносит в душу сожаление молодости: „Вечером синим, вечером лунным... Был я когда-то красивым и юным.” Тот же синий вечер мы встречаем и в других стихотворениях, например в стихотворении „Письмо матери”: „И тебе в вечернем синем мраке Часто видится одно и то ж: Будто кто-то мне в кабацком драке Саданул под сердце финский нож.” или в стихотворении „Не вернусь я в отчий дом”: „В синий вечер над прудом Прослезится коноплянник.” Всё пролетает „неудержимо, неповторимо”, „сердце остыло”, но „лунные ночи” и „синее счастье” (обозначаемое во всем его творчестве посредством образа родной деревни, родительского дома, образа поля, все в голубом сиянии) никогда не оставляют того, кто сохраняет их чистыми в душе: „Неудержимо, неповторимо Всё пролетело... далече... мимо... Сердце остыло и выцвели очи... Синее счастье! Лунные ночи!” „Синее счастье!” Я думаю что, если мы пытались бы слишком много постигать в смыслях этого образа, это означало бы похищать часть из семантического богатства, часть из его таинственной красоты. Это „синее счастье” имеет глубокие отзвуки в нашей душе, подобно тому, который приносит нам в душу стих „Я не думал знать умереть когда-то”** в „Оде (античном размере)” Михая Эминеску. В его трагическом существовании, Есенин будет постоянно сохранять живыми в душе воспоминания о весне жизни („несказанное, синнее, нежное”). Воды тоже приносят в душу ту же голубую тишину: „Голубые воды Твой покой и свет” („Отчарь”) „Свят и мирен твой дар, Синь и песня в реках” (там же) „Бреду и чую яровое На голубеющей воде” („О, край дождей и непогоды...”) Поэт будет сохранять в душе родительский дом, присоединённый с романтическим синим цветком: „Где ты, где ты, отчий дом, Гревший спину под бугром? Синий, синий мой цветок, Неприхожённый песок. Где ты, где ты, отчий дом?” („Где ты, где ты, отчий дом?..”) „Время–мельница с крылом” приносит за селом „месяц-маятник”, который льёт „часов незримый дождь”. Мы встречаемся здесь с меланхолическим признанием отдаления от родительского дома. Родительский дом–идеал поэта, свой „синий цветок”: „Этот дождик с сонмом стрел, В тучах дом мой завертел, Синий подкосил цветок, Золотой примял песок. Этот дождик с сонмом стрел.” У нас снова приходит в память то же „горестное очарование”, с которым Эминеску выражал, в конце стихотворения „Синий цветок”, несчастье отдаления идеала (отдаления „синего цветка”), невозможность достижения абсолюта посредством любви: „Скрылась наша вся любовь, Ты исчесла, прелесть, сладость... Синий мой цветок, о, радость! Всё ж на свете грустно вновь!”*** Светлые года детства приносимы вновь с носталгией в поезии Есенина; синева–бесконечное пространство, где душа может возвращаться с примирением над самой себе, созерцая замечательные виды, которые украшают её: „проводов голубая солома”, „деревенское детство”, „деревенскую синь”, „сад в голубых накрапах”, „деревянный (родительский) дом” („Это улица мне знакома...”) Если бы года теряются во мраке времён, душа поэта не может оставлять отображение низкого родительского дома „с голубыми ставнями”: „Низкий дом с голубыми ставнями, Не забыть мне тебя никогда, - Слишком были такими недавными Отзвучавшие в сумрак года.” („Низкий дом с голубыми ставнями...”) (...) Голубизна (синева) идеала внушена и другими есенинскими стихотворениями, трактующими тему любви. Реальная любимая женщина „лишь отзвук, лишь только тень” идеальной любимой, в глазах которой поэт видит „голубень”: „Не тебя я люблю дорогая, Ты лишь отзвук, лишь только тень. Мне в лице твоём снится другая, У которой глаза голубень.” („Не гляди на меня с упрёком...”) Видя голубизну в глазах любимой, поэт видит, как их отражение, рай и ад, свет и мрак, надежду и отчаяние, одним словом, всё, что существует в душе человека. „Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, Синь очей утратившей во мгле, Эту жизнь прожил я словно кстати, Заодно с другими на земле.” - отмечает поэт, с трагическим примирением, в одном из последних его стихотворений. Вот снова образ синих глаз (поэта), проникая через тайны мира. И вновь мы вспоминаем слова Эмиля Чорана в эссе „Слёзы и святые”: „Когда жизнь теряет своё естетственное направление, тогда она ищет иное. Так объясняется почему небесная синева была, продолжительное время, местом единственного действительного блуждания...”**** Замечания: * Dobre, Aneta, „Serghei Esenin. Textul lumii”, T. U. B., 1984, стр. 99; наш перевод ** Эминеску, Михай, „Стихотворения”, издание с двуязычным текстом, перевод с румынского Николая Малярчука, изд. „Дация”, Клуж-Напока, 1982, стр. 227 *** там же, стр. 75 **** Cioran, Emil; „Lacrimi şi sfinţi”, ed. „Humanitas”, Bucureşti, 1991, стр. 11